В начале 1980-х покойный ныне один из старейших столичных живописцев Юрий Бурджелян показал мне каталог художника, имя которого я узнал еще в семидесятые. Это были тщательно выполненные карандашные рисунки, изображавшие корешки книг и альбомов по искусству, стоящих на полке. Художника звали Нафтали Ракузин, Он был москвичом по рождению. Закончил Полиграфический институт на год раньше меня, в 1970-м, в 1974-м переехал в Израиль, а оттуда в Париж. На родине был Анатолием, как, собственно, и зовут его друзья до сих пор. Графика новоиспеченного парижанина Нафтали мне понравилась. Во-первых, в рисунках чувствовалось внимание художника к реальности, даже столь привычно-незаметной, как книжные стеллажи и сани книги, которые мы читаем или просто листаем. Во-вторых, в столь на первый взгляд реалистических композициях отсутствовала жанровость. То есть это были с одной стороны "портреты" заурядных предметов, сделанные с личной заинтересованностью. А с другой - они находились вне строгих границ жанра натюрморта, который навязывал автору всегда одно и то же содержание, открытое еще в XVII веке раз и навсегда. Это было в русле моих тогдащних поисков.